Моя мама исчезла, когда мне было двенадцать лет. Это случилось в теплый августовский вечер — она просто вышла из дома за хлебом и не вернулась. Полиция проводила расследование, опрашивала соседей, прочесывала лесополосы и заброшенные дачи, но всё было безрезультатно. Через месяц дело заморозили, записав в отчётах: “Предположительное добровольное исчезновение”.

Тогда я впервые понял, что значит настоящее одиночество.

Отец — как будто его не было

Самое странное началось после этого. Мой отец, Виктор, отреагировал… никак. Он не плакал, не кричал, не искал, не расспрашивал. Он просто продолжил жить, как будто ничего не произошло. Я помню, как однажды ночью услышал, как он зашел в подвал и не выходил оттуда несколько часов. Когда он вернулся, его руки были в грязи, а глаза — пусты.

Спустя два месяца после исчезновения мамы отец внезапно продал дом, закрыл все счета и… уехал. Просто оставил меня у порога бабушкиного дома в деревне и сказал лишь одно:
— Слушайся бабушку.

И всё. Больше я его никогда не видел.

Бабушка и пустой дом

Бабушка Нина была строгой, но доброй женщиной. Она растила меня в тишине, без лишних слов. Мы не обсуждали мать. Мы не обсуждали отца. Мы вообще не говорили о прошлом. Она будто бы боялась чего-то, всегда запирала чердак и держала старинные иконы в каждой комнате.

Каждую ночь она ставила стакан воды у порога. Я спрашивал, зачем. Она отвечала:
— Пусть знает, что мы её ждём.

Тогда я думал, что она имеет в виду маму. Теперь — не уверен.

Последний визит: слова умирающей

Прошлая неделя стала последней. Я знал это. Бабушка лежала в своей узкой кровати, лицо бледное, кожа — как пергамент. Её дыхание было хриплым, губы пересохшими. Я наклонился, чтобы попрощаться.

И вдруг она заплакала. Настоящими, тяжёлыми, обжигающими слезами. Это был первый раз, когда я видел её такой. Она вцепилась в мою руку и прошептала:

— Прости, сынок… Прости, что не рассказала раньше. Она… она не ушла. Она здесь. Всегда была.

Я похолодел.

— Что ты имеешь в виду? — прошептал я.

Но бабушка уже закрывала глаза. Последнее, что она сказала, — почти неразборчиво:

— Не верь зеркалу на чердаке… не… сжёг… но не до конца… она помнит… она…

Чердак

Чердак. Тот самый, что всегда был заперт.

После похорон я остался ночевать в бабушкином доме — в последний раз, чтобы наутро продать его и закрыть эту главу. Но ночью я не мог уснуть. Слова бабушки вертелись в голове.

Я взял связку ключей и поднялся на чердак. Дверь открылась с протяжным скрипом, как в фильмах ужасов.

Внутри пахло пылью, воском и… чем-то ещё — острым, металлическим.

В центре чердака стояло старинное зеркало. Овальное, в резной бронзовой раме. Поверхность его была покрыта тканью. Я медленно снял её.

В отражении я увидел не себя.

Точнее, я был там — но не один. Позади стояла женщина. В черном платье. С абсолютно белыми глазами.

Мама.

Голос из отражения

Она не говорила. Просто смотрела. Но я услышал голос — не ушами, а где-то внутри головы:
— Почему ты забыл меня? Почему ты не пришел?

Я отшатнулся. Зеркало задрожало. Стекло как будто стало жидким, волнистым. Я бросился вниз, но голос звучал всё громче:
— Я ждала. Я помню. Я ВИЖУ.

Наследие

Утром я проснулся на полу. В руках у меня был ключ. На нем выгравировано: “М. В. Сокольская”. Это была девичья фамилия моей матери. И адрес — тот, которого я никогда раньше не видел.

Я поехал туда. Адрес оказался реальным. Заброшенный дом в пригороде, скрытый за ржавыми воротами. Внутри — ещё одно зеркало. На полу — дневник с пожелтевшими страницами.

“…Виктор сошел с ума. Он говорит, что я не та, что он меня ‘видит сквозь стекло’. Он приковал меня к зеркалу. Сказал, что я должна остаться там, пока не стану ‘чистой’…”

Дальше страницы были вырваны.

Эпилог: глаза в стекле

Я не знаю, что именно сделал мой отец. Моя мама исчезла. Но не умерла. Он запер её. Возможно, не буквально — а душу, сущность, тень…

Зеркало всё ещё стоит в бабушкином доме. Я его не продал. Я не могу.

Каждую ночь я ставлю стакан воды у порога. И теперь я понимаю — он не для мамы. Он для тех, кто приходит за ней.

Потому что в зеркале стало трое. И теперь они смотрят на меня.

Прошла неделя с тех пор, как я нашёл зеркало и дневник. Дом бабушки стал другим. Ночами было невозможно спать — не из-за звуков, а из-за ощущения: будто кто-то ждёт, наблюдает, мерит шаги внутри тишины.

Я решил всё же собрать вещи, продать дом, уехать. Но утром, на подоконнике, я нашёл письмо. Без марки, без имени, написанное от руки. Узнал почерк сразу.

Это был почерк моего отца.

“Если ты читаешь это, значит, Нина умерла. Значит, ты открыл чердак. Мне жаль. Я пытался защитить тебя. Но теперь — всё начинается заново. Уходи. Не смотри в зеркало больше. Ни днём, ни ночью. Особенно — в 3:03. А главное — никогда не зови её по имени.”

Письмо прервалось. Снизу стояла подпись: «Виктор». И странный символ — круг с перевернутым треугольником и чертой посередине.

По следу отца

Я начал искать отца. Через архивы, через знакомых, через соцсети. Всё указывало на одно — он исчез через полгода после отъезда. Последнее, что о нём знали: он был замечен в маленькой деревне в Карелии. Там его и видели в последний раз.

Я поехал туда. Маленькое село, пять домов, старый храм, выгоревший клуб. Местные жители помнили его.

— Да, был тут один… Говорили, сбежал от чего-то. Всё искал книгу какую-то. Ходил по болоту. А потом… исчез. Только зрачки его остались в памяти — как будто в них небо горело, — сказал мне старик, встреченный у колодца.

Я прошёл в дом, где отец якобы жил. Всё было покрыто пылью. Но на стене я нашёл карту — на ней были начерчены круги, зеркала, символы. В центре — зеркало из бабушкиного чердака. К нему вели стрелки.

И подпись: “Цикл повторяется. Она возвращается.”

Три часа и три минуты

Я вернулся в бабушкин дом. Уже темнело. На телефоне — 2:58 ночи. Я вспомнил письмо. «Никогда не смотри в зеркало в 3:03». Но я должен был узнать правду.

Я сел перед зеркалом. Закрыл глаза. Считал: 2:59… 3:00… 3:01… 3:02…

3:03.

Я открыл глаза.

Зеркало было пустым. Моего отражения не было. Только белая комната, в которой сидел человек. Я вгляделся. Это был отец.

Он сидел, связанный цепями, в углу, глаза его были закрыты. И вдруг, не открывая рта, он заговорил:

— Она идёт. Ты её впустил. Цикл снова открыт. Беги. Или… забери меня. Через стекло. Через кровь.

Кровь на стекле

Я вскочил. Хотел убежать — но не мог. Меня будто держало что-то за грудь. Дыхание участилось, в голове шум, зеркало начало дрожать.

На его поверхности проявилась надпись — словно царапина:

“Открой.”

Рядом — нож. Тот, что когда-то использовала бабушка для хлеба.

Я не знаю, что на меня нашло. Я провёл по ладони, кровь капнула на раму. Зеркало засветилось. Как будто пульсировало.

И тогда он вышел. Не отец. Оно.

То, что вырвалось

Это было существо из тьмы, с лицом матери, глазами отца, голосами тысяч. Оно протянуло ко мне руки.

— Ты не должен был впускать меня… Но ты звал. И теперь ты мой.

Комната исчезла. Я оказался в белом зале. Передо мной — тысячи зеркал. В каждом — я, но другой. Старый. Мёртвый. С глазами, полными ужаса.

Голос звучал везде:

— Один из вас выйдет. Остальные останутся. Выбирай.

Пробуждение

Я проснулся на чердаке. На полу. В руке — нож. Ладонь цела. Зеркало разбито. Но в осколках отражение двигалось отдельно от меня.

На полу — ещё одно письмо. Почерк другой, женский:

“Ты освободил его. Но и её тоже. Теперь ты — страж. Только один способ разорвать цикл. Займи его место. Или найди того, кто войдёт вместо тебя. Но помни — зеркало всегда смотрит.”

Конец или начало?

С тех пор я живу в доме бабушки. У зеркала.

Я поставил новое покрывало. Заколотил чердак. Никто не должен видеть.

Иногда я слышу стук с другой стороны стекла. Иногда — голос:
— Я вернусь. Снова. Цикл — вечен.

Но теперь я знаю, как его остановить.

Мне нужен тот, кто прочтёт эту историю. Кто поверит. Кто посмотрит в зеркало в 3:03.

Прошло три месяца с того ночного кошмара. Я остался в доме бабушки — теперь он принадлежал мне. Но я почти не выходил. Люди из деревни стали поглядывать на окна с опаской. Говорили, что по ночам видели свет в чердаке. Кто-то утверждал, что слышал крики. Но я молчал.

Иногда я получал письма. Без подписи. В каждом — короткие строки:

“Ты уже чувствуешь, как она внутри?”
“Они наблюдают за тобой. Через отражения.”
“Выбор близко. Ты должен передать.”

С каждым днём я начал замечать: моё отражение живёт своей жизнью. Оно чуть дольше улыбается, чуть раньше моргает, а иногда смотрит на меня, даже если я отвернулся.

Я поставил все зеркала в доме лицом к стене. Но толку было мало. Стекло — везде: в экране телефона, в воде, в глазах других.

Дневник матери

Однажды ночью, когда я слышал, как по полу скребутся невидимые ногти, я вспомнил слова бабушки: «Она пыталась предупредить тебя». И тогда я начал искать — и нашёл дневник матери. В углу, за старым шкафом.

Записи были с перерывами. Некоторые страницы вырваны. Но то, что я прочёл, перевернуло всё.

“…они приходят из зеркала. Сначала — в снах. Потом — в голосах. Я видела, как Виктор разговаривает с ней. Она обещала ему вернуть дочь. Но я никогда не теряла её. Я поняла: зеркало лжёт. Оно даёт желаемое — за цену, которую ты не понимаешь.
…Я сломала его первый раз. Но он вернул его обратно. Он стал одержим.
…Я не исчезла. Он запер меня внутри. Я кричу. Но слышит ли он меня?.. Если ты это читаешь — найди меня. Найди ключ. Он — внутри тебя.”

Моя мать была жива. Но не здесь.

Второй переход

В ту ночь я принял решение: вернуться. Разбить зеркало снова — не выход. Уничтожить его нельзя. Но можно пройти дальше, туда, где она — и где, возможно, отец.

Я нашёл последнее зеркало — большое, покрытое плотной тканью. Открыл. На стекле была кровь. Моя? Нет — тёмная, почти чёрная.

На обратной стороне рамы — символ. Я приложил руку, как будто знал, что делать. Зеркало засветилось. Я закрыл глаза.

Когда открыл — стоял в пустом городе. Дома без окон, небо — из трещин, всё будто сделано из пепла и отражений. Вдалеке — башня, из стекла. Там была она.

Башня отражений

Я шёл долго. В отражениях витрин видел своё прошлое — меня маленького, плачущего у окна, мать, читающую сказки, отца, сгорбленного над книгой, бабушку, шепчущую молитвы.

Когда я дошёл до башни, двери открылись сами. Внутри — мать. Закованная в цепи, глаза закрыты, волосы седые, губы шевелятся беззвучно.

Перед ней — он. Отец. Или… не совсем. Он был иным. Как будто его лицо растворилось в зеркальной маске. Он говорил:

— Ты пришёл за ней. Но ты уже знаешь: кто-то должен остаться.

Я понял. Таков был ритуал. Чтобы один вышел — другой должен занять место.

— Отпусти её, — сказал я. — Я останусь.

Он улыбнулся. Впервые за всю мою жизнь. Но в этом не было тепла.

— Ты принял. Цикл продолжается. Добро пожаловать домой.

Теперь я — Страж

Я стою у зеркала. Внутри. Я вижу вас всех. Вы думаете, что смотритесь в своё отражение? Нет. Это я смотрю на вас.

Моя мать — свободна. Жива. Уехала далеко. Начала жизнь заново. Она не помнит ничего. Так устроен договор.

А я остался здесь. Я — Страж. Я не даю выйти тем, кто за стеклом. Я — последний щит.

Но каждый раз, когда кто-то смотрит в зеркало в 3:03, трещина появляется. И я начинаю слышать:

— Он ищет замену. Того, кто добровольно зайдёт.

Если ты читаешь это, знай: история была настоящей. Возможно, ты уже слышал зов. Возможно, в зеркале ты иногда замечал тень за плечом. Это не баг зрения. Это — приглашение.

Но теперь ты знаешь цену.

Если хочешь узнать больше — просто встань у зеркала. И скажи её имя. Трижды. В 3:03.

Я буду ждать.

Прошло 17 лет с тех пор, как последний владелец дома исчез. Дом на краю деревни давно снесли — по официальным данным, из-за «нестабильного фундамента». Но некоторые жители шептали: «Он дышал».

Ты — обычный человек. Или так тебе казалось до вчерашнего вечера. Ты нашёл письмо в ящике — без марки, без отправителя. Почерк старомодный, чернила чуть размазаны.

«Если ты это читаешь — зеркало выбрало тебя.
Прости.
Я пытался его удержать. Но теперь ты следующий.
Открой зеркало ровно в 3:03. Не раньше. Не позже.
Только так ты поймёшь, кто ты есть на самом деле.»

Ты пожал плечами. Глупая шутка. Наверное, кто-то из друзей. Но всё утро тебя не отпускало чувство дежавю. Ты смотрел в зеркало дольше обычного. И замечал — тень за плечом, лёгкую улыбку, которая не принадлежит тебе.

Зеркало зовёт

Той ночью ты поставил будильник на 3:02. Лёг, но не спал. Ровно в 3:03 ты встал. Подошёл к зеркалу. Сердце било чаще, чем обычно. В комнате было странно тихо.

Ты произнёс:

— Кто ты?

И получил ответ. Без звука. На стекле появились буквы, будто дыханием:

«Ты уже знаешь меня. Я — ты, когда ты не смотришь.»

Ты шагнул ближе. Зеркало потемнело, дрожь прошла по руке. В этот миг ты ощутил, как что-то внутри двинулось — не в теле, а в голове. Или в душе?

Постарайся не моргнуть. Иначе он войдёт.

Погружение

Мир растворился. Ты больше не в своей комнате. Перед тобой — коридор из зеркал, у каждого отражение, но все они — не ты. В одном ты стар, в другом — ребёнок, в третьем — нет лица. И только в самом конце коридора — дверь. На ней надпись:

«Тот, кто войдёт — не выйдет прежним.»

Ты входишь.

Ты и Я — одно

Внутри — библиотека. Бесконечная. И на полках — миллионы зеркал. В каждом — чья-то жизнь. И вдруг ты видишь ЕГО — того мальчика, который остался Стражем. Он стоит в своём зеркале. И смотрит прямо на тебя.

— Ты пришёл. Я ждал. Ты читаешь мою историю — значит, уже связан.

— Почему я? — спрашиваешь ты.

— Потому что ты был любопытен. Потому что ты не отвернулся, когда увидел знак. Потому что ты — идеальный наблюдатель. А зеркало питается вниманием.

— Что теперь?

Он улыбается. И вдруг протягивает тебе руку сквозь стекло.

— Теперь ты решаешь. Смотри. Или входи.

Ты чувствуешь: если возьмешься за руку — станешь частью Истории. Не как читатель — как участник. Но если отвернёшься — потеряешь часть себя навсегда. Отражения будут пустыми. А ты будешь знать: в них кто-то ждёт тебя.

Финал с выбором

Вот теперь — это не история героя. Это история твоя. Ты можешь:

1. Закрыть экран. Попытаться забыть. Хотя зеркало уже наблюдает.

2. Продолжить читать. И узнать, как глубоко уходит трещина.

3. Сказать его имя трижды в 3:03. И войти.