Моя мама исчезла, когда мне было двенадцать лет

Моя мама исчезла, когда мне было двенадцать лет. Это случилось ранним осенним утром — в доме всё ещё пахло её кофе и духами с лёгкой горечью лаванды. Она просто вышла на улицу и больше никогда не вернулась. Полиция завела дело, допрашивали соседей, искали в лесу за городом, даже пригласили экстрасенса, но всё было тщетно.

Папа вёл себя так, будто внутри него выключили что-то важное. Он не плакал, не злился, не задавал вопросов — просто молча смотрел в одну точку и по ночам долго сидел в гостиной с бокалом. Через полгода он внезапно продал наш дом, забрал какие-то документы и уехал за границу. Ни писем, ни звонков. Меня отдали бабушке по отцовской линии — она жила в старом деревянном доме на окраине посёлка и говорила со мной тихо, как будто всё время кого-то боялась.

Прошло много лет. Я вырос, переехал в город, устроился на работу и старался не вспоминать детство. Но на прошлой неделе я приехал навестить бабушку — в последний раз. Она лежала в своей кровати, почти прозрачная, как тонкий пергамент, с трудом дыша и смотрела в потолок, как будто кого-то там видела.

Когда я вошёл, она заплакала и схватила меня за руку своими сухими, ледяными пальцами. Голос её был слабым, но в нём звучала тревога:

— Пришло время рассказать тебе правду, — прошептала она, почти не открывая рта. — Твоя мать не исчезла… Она была…

Бабушка закашлялась, а потом сжала мою руку сильнее, чем я думал возможно.

— Она была не той, кем ты её считал. Она… не человек, Дима. Не совсем. И твой отец… он знал. Они оба знали, что однажды тебе придётся сделать выбор. Потому он и уехал. Чтобы не мешать. Чтобы всё пошло, как должно.

Я смотрел на неё, не понимая. Было ощущение, что стены дома начинают медленно сдвигаться, воздух сгустился, как перед грозой.

— В подвале, — продолжила она, — за кирпичной кладкой. Там ты найдёшь её последнее письмо… и кость. Ты поймёшь, когда увидишь. Но не трогай её голыми руками. Никогда.

Бабушка умерла в ту же ночь, до утра. Я остался в доме один. Снаружи завывал ветер, под старой дверью шевелились тени. Подвал хранил запах сырости и старого железа. Я взял фонарик и пошёл вниз.

За полками с соленьями и ржавыми банками была кладка — новая, с белыми швами, как будто замуровывали недавно. Я долго смотрел на неё, прежде чем достать молоток.

Когда первые кирпичи выпали, стало понятно — за ними что-то есть. Письмо в кожаной обложке, покрытой чёрными символами. И… что-то ещё. Обугленный, изогнутый фрагмент, похожий на ребро, но не человеческое. Оно… дышало?

Я не мог оторвать глаз от этой штуки. Кость… если это вообще была кость… была чёрной, как сажа, с тонкими трещинами, пульсирующими багровым светом. Казалось, она излучает тепло, хотя воздух вокруг был леденящий. Я инстинктивно отпрянул — и тут же вспомнил слова бабушки:

«Не трогай её голыми руками. Никогда».

С трясущимися пальцами я взял старую перчатку с полки и осторожно положил находку на пол рядом. Потом поднял письмо. Кожаная обложка казалась живой — будто слегка вздрагивала в моей руке, как если бы под ней билось сердце. Я глубоко вдохнул и раскрыл его.

Почерк был маминым. Узнаваемые изящные линии, буквы, будто выведенные на грани терпения.

Дима,
если ты читаешь это письмо, значит, всё уже началось. И мне жаль — сильнее всего на свете — что я не успела тебе всё объяснить лично.
Ты должен знать правду.

Я не исчезла. Я ушла. Добровольно. Чтобы остановить то, что должно было проснуться в тебе. Я чувствовала, как оно растёт — даже когда ты был маленьким, ты видел то, чего не видели другие. Ты слышал их шёпот, видел тени в зеркале. Это было не твоё воображение, Дима. Это часть тебя. Наследство.

Твой отец… он пытался это подавить. Он уехал, когда понял, что не сможет. И твоя бабушка… она знала больше, чем казалась. Но она тоже боялась. Боялась тебя.

Ты не совсем человек, Дима. Мы с твоим отцом нашли друг друга не случайно. Я — последняя из рода Хранителей, а он — носитель крови Зверя. Мы не должны были быть вместе. Мы нарушили древнее соглашение. И ты — результат этого нарушения.

Ты должен сделать выбор. Либо уничтожить кость, что ты нашёл. Либо… пробудить её. Если выберешь второе, ты больше не будешь прежним. Но ты станешь тем, кем должен был стать. Тем, кто может видеть то, что скрыто. Тем, кого они будут бояться. И звать.

Но помни, Дима: однажды ты услышишь голос, который предложит вернуть меня. Не слушай его. Это не я. Никогда не был и не будет.

Прости меня. Я всё ещё люблю тебя, даже если ты — уже не ты.
— Мама

Письмо выпало из моих рук. Комната будто покачнулась. За спиной что-то тихо щёлкнуло — как будто кто-то закрыл дверь подвала. Я обернулся, но там никого не было. Только шаги — наверху. Сначала медленные, тяжёлые, потом быстрее… всё ближе.

Я схватил фонарик и перчатку с костью. У меня не было плана. Я просто знал: я должен уйти отсюда. Сейчас.

Но когда я поднялся наверх, дверь была открыта. На пороге стоял мужчина в чёрном пальто и шляпе. Лицо его было бледным и вытянутым, глаза — бесцветными. Он посмотрел на меня и слегка склонил голову:

— Дмитрий… Ты сделал первый шаг. Ты готов узнать, кем ты был на самом деле?

Я отступил, но он не двигался. Только протянул руку к кости:

— Отдай мне её. Ты не знаешь, с чем играешь. Или… уже знаешь?

Внутри меня что-то рвануло. Как будто часть меня хотела бросить эту чёрную кость прямо в его руки, а другая — закричать и выбежать в ночь. Но вместо этого я услышал голос — не снаружи, а внутри.

Женский, знакомый.

«Не слушай его. Он — первый. И если отдашь — второго шанса не будет».

Я не знал, чья это была правда. Но тогда, в ту ночь, я выбрал не бежать.

Я сжал кость и сделал шаг вперёд.

Мужчина не отводил взгляда. Его бледные пальцы по-прежнему были вытянуты вперёд, словно змея, готовая к броску.

— Ты не готов, — произнёс он, скорее констатируя, чем сомневаясь.

Но я был готов. Или, по крайней мере, думал, что готов.

— Кто ты? — спросил я.

Мужчина усмехнулся — уголки губ слегка приподнялись, но в этой «улыбке» не было ни тепла, ни даже притворства.

— Я тот, кто стоял у колыбели твоего рода. Один из тех, кто заключал древние соглашения. Я — Хранитель Перехода. И ты, Дмитрий, не должен был родиться.

Он сделал шаг внутрь дома.

— Это место мертво. Оно давно должно было исчезнуть, но твоя бабка цеплялась за него, как за щит. Теперь она ушла. И ты остался один. С выбором.

Внутри меня всё кричало, что надо бежать. Но тело не слушалось. Кость в перчатке стала тяжёлой, как свинец, и начинала вибрировать. Она словно чувствовала его. Или звала.

— Что будет, если я отдам её тебе? — прошептал я.

— Ты снова станешь человеком. Со сном, с забытием, с короткой жизнью и неопасной смертью. Забудешь мать. Забудешь, что она была. Забудешь, кто ты. Я дам тебе это. Всё, что ты потерял.

— А если не отдам?

Мужчина склонил голову:

— Тогда ты примешь силу. Но расплатой станет истина. Истина, которую ты не вынесешь.

Я взглянул на кость. Свет багровых трещин в ней пульсировал быстрее. И тогда внутри меня раздался голос. Мамин голос. Но не тёплый, не мягкий — суровый, древний:

«Сила — это не дар. Это цепь. Но через неё ты узнаешь, почему тебя прятали. Почему исчезали твои сны. Почему в зеркале ты иногда видел другого себя.»

Я медленно разжал кулак. Кость упала на пол. Зазвенела.

Мужчина шагнул вперёд — но тут же отпрянул, как от ожога. Пол под костью треснул, и из щели вырвался шипящий, чёрный пар. Стены задрожали. Дом, казалось, стал дышать — вдыхать и выдыхать гнилью.

Из кости вырвалось нечто. Оно было тёмным и светящимся одновременно. Форма не имела смысла, но она знала меня. Она вошла в меня — не через глаза, не через рот — через саму мою тень.

Я упал на колени. В голове хлынули образы: поля, покрытые черепами… женщина в чёрном венце… отец, кричащий от боли… меня, стоящего на вершине чего-то, что не имело названия.

Когда я очнулся, мужчина исчез.

Я стоял посреди разрушенного дома, а в руках держал не кость, а клинок. Чёрный, как смола. Он будто родился из кости, но теперь это было оружие.

На стене, оставленной пеплом, появилась надпись:

«Ты пробудил Древнее. Найди врату. Или оно найдёт тебя первым».

С того дня я больше не сплю. Люди, что встречаются мне на улицах, иногда смотрят слишком пристально. Как будто видят. Или узнают. Я ощущаю вещи, которых не замечал раньше: рваные следы чужих аур, шёпот в линиях асфальта, глаза под водой.

Я уже не тот. И обратного пути нет.

Теперь моя цель — найти Врату. Та, о которой говорилось в послании. Место, где я или окончательно стану тем, кем был рождён… или сгорю оттого, что не смог удержать то, что разбудил.

Но одна мысль терзает меня сильнее всего:

Если мать ушла, чтобы спасти меня… почему же она следит за мной теперь с каждой тени?

Прошло три дня с того момента, как я покинул развалины бабушкиного дома. Я не знал, куда иду, пока не услышал первый зов.

Это было в поезде. Стук колёс начал складываться в слова. Ищи Врату. Север. Семь крестов. Каменная кровь. Я подумал, что схожу с ума, но внутри уже знал: это не бред. Это путь.

Я поехал на север. Где-то в глубине Архангельской области, в старом лесу, есть заброшенная деревня — Тихолесье. Я нашёл её по записям в старом архиве: её больше не существовало на картах. Последние упоминания — конец XIX века. Но она всё ещё была. Просто её не должно было быть.

Я добрался туда ночью. Деревня встретила меня тишиной и снегом, которого не было ни в одном другом месте. Он лежал плотным слоем на тёмных крышах, будто прятал что-то. И всё здесь казалось остановленным — как кадр плёнки.

В центре деревни — церковь без креста, с чернеющим куполом. Я вошёл.

Там был он.

Парень лет двадцати пяти, с длинными тёмными волосами и глазами, в которых пылал огонь — не метафорически, буквально. Я почувствовал, как воздух вокруг нас дрогнул, когда он заговорил:

— Ты пробудил Клинок. Значит, путь открыт.

— Кто ты? — спросил я.

Он посмотрел на меня внимательно и ответил:

— Зовут меня Степан. Но имя не имеет значения. Я такой же, как ты. Полукровка. Хранитель Линии. И ты — не единственный, кто проснулся. Мы появляемся, когда одна из Врат приближается к открытию.

Он протянул руку, и я увидел такой же клинок, как у меня. Только его лезвие было покрыто рунной вязью, а рукоять — перевита волосами. Человеческими.

— Где Врата? — спросил я.

Он улыбнулся грустно.

— Их семь. Три уже пробудились. Четвёртая — здесь, под этой деревней. Мы держим её закрытой. Пока можем.

Я опустил взгляд.

— Тогда почему вы меня звали?

— Потому что ты — Носитель Печати. В тебе кровь обеих Сторон. В тебе — Симметрия. И только ты можешь либо окончательно запечатать врата… либо открыть их навсегда. Насколько ты сам этого хочешь — вот вопрос.

Он замолчал, потом добавил:

— А ещё… потому что один из нас перешёл на другую сторону. Мы не знаем, кто именно. Но он охотится. Он уже близко.

Внезапно церковь содрогнулась от удара. Где-то снаружи завыл ветер, но не природный — голосовой. Кто-то смеялся. Хрипло, безумно. В голосе чувствовалось что-то звериное.

Степан сорвал с алтаря старую ткань и кинул мне кольцо с ржавыми символами.

— Надень. Это печать. Без неё ты не выживешь при приближении тени. И не верь глазам.

Мы выбежали наружу.

На другой стороне деревни, в темноте, стояла фигура. Высокая, худощавая, будто вытянутая. Лицо было спрятано под капюшоном, но я чувствовал, как она смотрит именно на меня.

Она сделала шаг.

И вся деревня погасла. Свет, звук, даже ветер — исчезли.

Остались только трое: я, Степан… и она.

Я не мог поверить, что мать была частью этого — части тайного мира, который скрывался в тени обыденности. Она исчезла, чтобы защитить меня, но одновременно оставила мне наследство, которое грозило поглотить всё.

Степан стал моим проводником в этом новом мире. Он рассказал, что «Линия» — это древний орден, веками стоящий на страже баланса между светом и тьмой. Но кто-то из них предал клятву. Этот «Перешедший» разрушал все преграды и пытался открыть все Врата.

— Врата не просто двери, — говорил Степан. — Это точки силы. Откроешь одну — можно разрушить реальность. Или изменить её навсегда.

Наша цель была найти остальные Носители и подготовиться к битве. Но я чувствовал, что мой клинок не просто оружие — он был частью меня, как дыхание.

Однажды ночью, когда мы возвращались в Тихолесье после разведки, я услышал голос.

— Дмитрий…

Это была мать. Но не совсем. Её голос был эхом, вибрацией из другого мира. Она предупреждала:

— Они идут за тобой. И я не могу защитить тебя, как раньше. Но помни: мой выбор был тяжёлым. Ты должен выбрать свой сам. Не позволяй им затянуть тебя в бездну.

В ту же ночь я увидел сон. Я стоял у Врат — огромных, покрытых древними символами, горящих холодным голубым светом. За ними была бездна — и в ней — я, но другой, тёмный и неузнаваемый.

Я проснулся с ощущением, что выбор между светом и тьмой — это не просто дуальность. Это бесконечный круг. И только я могу разорвать его.